Ученик убийцы - Страница 89

– Ты не можешь, потому что ястребы не любят тебя. Ты слишком теплый и слишком мало занят с самим собой. Теперь слушай меня. Ты не провалился, ты, болван. Гален пытался выставить тебя. Если ты не вернешься, то позволишь ему победить. Ты должен вернуться, и ты должен научиться этому. Но, – и тут он повернулся ко мне, и ярость в его глазах тоже относилась ко мне, – ты не должен стоять как мул, пока он бьет тебя. Ты по праву рождения можешь претендовать на его время и его знания. Заставь его отдать тебе то, что тебе принадлежит. Не убегай. Никто никогда ничего не выиграл бегством.– Он помолчал, хотел сказать что-то еще и снова замолчал, уже окончательно.

– Я пропустил слишком много уроков. Я никогда...

– Ты ничего не пропустил, – упрямо возразил Баррич. Он отвернулся, и я не смог понять его тон, когда он добавил: – Без тебя уроков не было. Ты должен быть способен вернуться к тому месту, на котором вы кончили.

– Я не хочу возвращаться.

– Не трать мое время на споры, – сказал он твердо, – не смей таким образом испытывать мое терпение. Я сказал тебе, что ты должен делать. Делай это. Внезапно мне снова стало шесть лет, и снова человек на кухне одним взглядом заставил отступить толпу. Я испуганно вздрогнул. Внезапно мне показалось, что легче противостоять Галену, чем ослушаться Баррича. Даже когда он добавил:

– И щенка ты оставишь со мной до конца занятий. Сидеть целый день взаперти у тебя в комнате – это не жизнь для собаки. У него шерсть испортится, и мускулы перестанут расти. А ты изволь приходить сюда каждый вечер ухаживать за ним и за Суути, иначе ответишь мне. И мне плевать, что скажет на это Гален.

И я был отпущен. Я передал Кузнечику, что он остается с Барричем, и он принял это с хладнокровием, которое удивило и задело меня. Удрученный, я забрал свой горшочек с мазью и поплелся обратно в замок. Я взял еды из кухни, потому что не осмелился встретиться с кем-нибудь за столом, и прошел в свою комнату. Было холодно и темно, в очаге не было огня, в подсвечниках не стояли канделябры, и сгнивший тростник мерзко пах под ногами. Я принес свечи и дрова, разжег огонь и, пока он забирал часть холода у пола и каменных стен, занялся уборкой тростника. Потом, по совету Лейси, как следует вымыл пол горячей водой с уксусом. Каким-то образом я умудрился взять уксус, ароматизированный эстрагоном, и скоро в комнате приятно пахло этой травой. В изнеможении я бросился на кровать и заснул под мысли о том, почему мне так и не удалось узнать, как открывается потайная дверь в комнаты Чейда. Но я не сомневался, что он просто выгнал бы меня, – Чейд был человек слова и не стал бы вмешиваться до тех пор, пока Гален не покончит со мной. Или пока не выяснил бы, что я покончил с Галеном.

Свечи шута разбудили меня. Я был совершенно дезориентирован во времени и в пространстве, пока он не сказал:

– Тебе как раз хватит времени, чтобы помыться, поесть и все равно первым прийти на башню.

Он принес теплую воду в кувшине и теплые булочки из кухонной плиты.

– Я не иду.

Это был первый раз, когда шут показался мне удивленным.

– Почему нет?

– Это бессмысленно. У меня ничего не выйдет. У меня просто нет способностей, и я устал биться головой о стену.

Глаза шута расширились еще больше:

– Мне казалось, что у тебя все шло хорошо до... Теперь пришел мой черед удивляться.

– Хорошо? А почему, ты думаешь, он издевался надо мной и бил в качестве награды за успехи? Нет. Я не способен был даже понять, в чем там дело. Все остальные уже обошли меня. Почему я должен возвращаться? Чтобы Гален мог еще более убедительно доказать, как прав он был?

– Что-то, – осторожно сказал шут, – что-то тут не так. – Он немного подумал. – Прежде я просил тебя прекратить уроки. Ты отказался. Ты помнишь это?

Я попытался вспомнить.

– Иногда я бываю упрямым,– согласился я.

– А если сейчас я попрошу тебя продолжать? Пойти наверх, на башню, и попытаться еще раз?

– Почему ты изменил свое мнение?

– Потому что-то, что я пытался предотвратить, теперь позади. Но ты выдержал это. Так что теперь я пытаюсь...– он оборвал себя.– Как ты сказал, зачем вообще говорить, если не можешь говорить прямо?

– Если я так сказал, то сожалею об этом. Так не следует говорить с другом. Я не помню этого.

Он слабо улыбнулся:

– Если ты– этого не помнишь, то я тем более не должен.– Обеими руками он взял мои руки в свои. Его прикосновение было странно холодным. Дрожь охва– тила меня.– Ты будешь продолжать, если я попрошу тебя? Как друг?

Это слово так странно звучало в его устах! Он произнес его без насмешки, осторожно, как будто, прозвучав, оно могло изменить значение. Его бесцветные глаза удерживали мой взгляд. Я обнаружил, что не могу сказать «нет», и кивнул.

Тем не менее я встал неохотно. Он смотрел с бесстрастным интересом, как я складываю одежду, в которой спал, ополаскиваю лицо и жую принесенный им хлеб.

– Я не хочу идти, – сказал я ему, покончив с первой булочкой и взяв вторую, – не понимаю, что это может изменить.

– Я не знаю, почему он возится с тобой,– согласился шут. Его обычный цинизм вернулся.

– Гален? Он должен. Король...

– Баррич.

– Он просто любит проявлять свою власть, – пожаловался я, и это прозвучало по-детски даже для меня самого.

Шут покачал головой:

– Ты что, совсем ничего не знаешь?

– О чем?

– О том, как начальник конюшен вытащил Галена из постели и поволок к Камням-Свидетелям. Я, конечно, там не был, а иначе смог бы рассказать тебе, как Гален ругался и ударил его сперва, но начальник конюшен не обращал на него никакого внимания. Он просто сгорбился под его ударами и молчал. Он схватил мастера Скилла за воротник, чуть не задушив, и потащил его. И солдаты, и стражники, и конюшенные мальчики потекли за ними ручейком, который вскоре превратился в бурный поток людей. Если бы я был там, я мог бы рассказать тебе, как ни один человек не посмел вмешаться, потому что начальник конюшен как бы снова стал прежним Барричем, человеком с железными мускулами и бешеной вспыльчивостью, которая превращалась в настоящее безумие, когда на него находило. Тогда никто не смел противостоять силе этого характера, и в тот день Баррич как будто снова стал тем человеком. Если он и хромал по-прежнему, никто этого не заметил. Что до мастера Скилла, то он молотил руками и сыпал проклятиями, а потом вдруг замер, и все заподозрили, что он обратил свои знания на своего противника. Но если и так, это не возымело никакого эффекта, если не считать того, что начальник конюшен усилил свою хватку. И если Гален и хотел бы склонить остальных на свою сторону, то они не реагировали. Очевидно, того, что его душили и волокли куда-то, было достаточно, чтобы нарушить его концентрацию. Или, возможно, его Скилл не настолько силен, как об этом говорят. А еще может быть, что многие слишком хорошо помнят его плохое обращение с ними, чтобы поддаться на его хитрость. Или может быть...