Ученик убийцы - Страница 108

108

Я толкнул дверь ногой, чтобы закрыть ее, и отнес поднос на стол. Я поставил его и тихо встал рядом, ожидая. И через несколько минут он вернулся оттуда, где находился. Принц поднял на меня глаза с призраком своей прежней улыбки и потом посмотрел на поднос.

– Завтрак, сир. Все остальные поели много часов назад.

– Я ел, мальчик. Рано утром. Какой-то ужасный рыбный суп. Поваров надо бы повесить за это. Никто не должен начинать утро встречей с рыбой. – Он казался неуверенным, как какой-нибудь дряхлый старикашка, вспоминающий дни своей юности.

– Это было вчера, сир. – Я раскрыл тарелки. Теплый хлеб, политый медом и посыпанный изюмом, холодное мясо, тарелка земляники и горшочек со сливками для ягод. Все это были маленькие, почти детские порции. Я налил дымящийся чай в приготовленную кружку. Он был сильно приправлен имбирем и мятой, чтобы отбить привкус коры. Верити посмотрел на все это, потом на меня.

– Чейд никогда не успокаивается, верно? – сказал он так обыденно, как будто имя Чейда каждый день упоминается в замке.

– Вам нужно поесть, если вы хотите продолжать, – ответил я нейтрально.

– Наверное, – устало согласился он и повернулся к подносу, как будто искусно приготовленная пища была

всего лишь еще одной обязанностью. Он ел без всякого удовольствия и выпил чай одним глотком, как лекарство, ничуть не введенный в заблуждение имбирем и мятой. Съев примерно половину, он остановился со вздохом и некоторое время смотрел в окно. Потом, по-видимому вернувшись обратно, он заставил себя съесть все без остатка. Он оттолкнул в сторону поднос и откинулся в кресле как бы в полном изнеможении. Я уставился на него. Я сам готовил этот чай. Такое количество коры заставило бы Суути перепрыгнуть через стенки стойла.

– Мой принц, – сказал я, а когда он не пошевелился, слегка прикоснулся к его плечу.– Верити? С вами все в порядке?

– Верити, – повторил он как бы в полудреме. – Да. Лучше так, чем «сир», или «мой принц», или «мой лорд». Это мой отец придумал послать тебя. Что ж. Я еще могу удивить его. Да, зови меня Верити. И скажи им, что я поел. Как всегда послушный, я поел. Теперь иди, мальчик. Я должен работать.

Он с трудом заставил себя встряхнуться, и глаза его снова смотрели вдаль. Я, как мог тихо, составил тарелки на поднос и направился к двери. Но когда я поднял запор, он снова заговорил:

– Мальчик?

– Сир?

– Ай-яй,– предупредил он.

– Верити?

– Леон в моих комнатах, мальчик. Выведи его для меня, пожалуйста, хорошо? Он чахнет. Нет смысла в том, чтобы мы оба сидели взаперти.

– Да, сир... Верити.

И так старый пес, уже проживший дни своего расцвета, был вверен моим заботам. Каждый день я забирал его из комнаты Верити и мы охотились в холмах, скалах и на побережье на волков, которые не водились здесь уже два десятка лет. Но дни шли, и мы восстановили наш тонус, и Леон даже поймал мне пару кроликов. Теперь, когда я вышел из подчинения Баррича, я не стеснялся пользоваться Уитом, когда хотел. Но, как я давно уже обнаружил, общаться с Леоном я мог, но связи между нами не возникало. Леон не всегда обращал на меня внимание и даже не всегда мне верил. Будь он щенком, я не сомневаюсь, что мы могли бы привязаться друг к другу, но он был стар, и сердце его навсегда принадлежало Верити. Уит – это не власть над животными, а только возможность заглянуть в их жизнь.

И трижды в день я взбирался по крутой, извивающейся лестнице, чтобы уговорить Верити поесть и перекинуться с ним несколькими словами. Иногда это было все равно что разговаривать с ребенком или дряхлеющим стариком. Порой он расспрашивал меня о Леоне и событиях, произошедших в городе Баккипе. Иногда я отсутствовал целыми днями, выполняя другие поручения. Обычно он, казалось, не замечал этого, но однажды, после стычки, в которой я получил свою ножевую рану, он заметил, как неловко я складываю на поднос его пустые тарелки.

– Как бы они хохотали в свои бороды, если бы знали, что мы убиваем наших людей.

Я застыл, не зная, как ответить, потому что, насколько я знал, о моем занятии было известно только Шрюду и Чейду. Но взгляд Верити снова ушел вдаль, и я молча удалился.

Не имея такого намерения, я начал кое-что менять вокруг него. Однажды, пока он ел, я подмел комнату, а позже, в тот же вечер, принес наверх мешок трав и камыша для пола. Я боялся, что помешаю ему, но Чейд научил меня двигаться тихо. Я работал, не разговаривая с ним. Что до Верити, то он не заметил ни моего прихода, ни ухода. Но в комнате стало свежей, и цветы верверии, смешанные с тростником, привнесли в нее приятный живительный аромат.

Как-то раз, придя, я обнаружил его дремлющим в кресле с твердой спинкой. Я принес наверх подушки, на которые он несколько дней не обращал внимания, а потом, в один прекрасный день, устроил по своему вкусу. Комната оставалась пустой, но я понимал, что это было необходимо ему, чтобы сохранять сосредоточенность. Так что вещи, которые я приносил, были только намеками на комфорт. Не было никаких гобеленов или занавесей, никаких ваз с цветами или звенящих ветряных колокольчиков – только цветущий эстрагон в горшках, чтобы облегчить мучившую его головную боль, а в один ненастный день – одеяло для защиты от дождя и холода из открытого окна.

В этот день я нашел его спящим в кресле, безвольного, как мертвеца. Я закутал его одеялом, как больного, и поставил перед ним поднос, но не стал открывать его, чтобы еда не остыла. Я сел на полу, рядом с его креслом, прислонившись к одной из отброшенных подушек, и прислушивался к тишине в комнате. Сегодня тишина казалась почти мирной, несмотря на летний дождь, шумящий за окном, и штормовой ветер, время от времени врывавшийся в окно. По-видимому, я задремал, потому что проснулся, ощутив его руку на своих волосах.

108